Рукопись воспоминаний…

По-настоящему страшными, трагическими для нашей страны стали годы, когда миллионы людей были подвергнуты политическим репрессиям за политические и религиозные убеждения по национальным, социальным и иным признакам. В полной мере жители Тюменской области испытали массовый террор в 1937-1938 гг.

Из воспоминаний о своем детстве, в тот период нашей страны, дочери раскулаченного Семена Логиновича Воронова Башмаковой (Вороновой) Зинаиды Семеновны: «Я из тех, кого ссылали в 30-е годы и было мне всего пять лет. Когда нашу семью в деревне Гагарье Казанского района забирали, как говорят «раскулачивали», я не знаю, так как нас детей увезли к родителям мамы, чтобы мы ничего не видели. Потом нас везли зимой через Тобольск до Уватского района в деревню Осиновка. Вещей никаких почти не было. В Осиновке мы прожили до навигации. Когда открылась навигация, нас вывезли на берег Иртыша, пришел пароход «Калинин» и повезли нас на север в Остяко-Вогульский район, село Елизарово. Женщин с маленькими детьми разместили по домам у местных жителей. Мужчины и подростки были отправлены на строительство поселка в тайге за 10 км от Елизарово на правом берегу Оби, где построили поселок Кедровый. Пока строили, жили в землянках, шалашах, был голод и болезни, заедал овод, питались траву, гнилушками, корой деревьев. Дома были построены на две семьи. Много людей умирало. Работали на лесозаготовках, пилили дрова, мастерили бочки, а летом женщины лепили из местной глины кирпич. Работа была очень тяжелая: лес таскали на себе. От тяжелой работы старшая сестра надорвалась и умерла, у старшего брата жена тоже умерла. Отец часто болел, сказался климат и непосильный труд, голод. За что раскулачили нашу семью не знаю. Отец мой, Воронов Семен Логинович, был жадный до работы и так воспитывал своих детей. Батраков не держали, работали сами. Отец был из бедной семьи, нанимался сам батрачить, а когда женился, то стал вести свое хозяйство. При Советской власти работал председателем сельского совета. Организовал коммуну из жителей деревни. Купили два трактора, была мельница, молоканка. Когда стали организовывать колхозы, то все забрали в колхоз, а отцу предложили стать председателем колхоза, он отказался и поэтому нас выслали.

Когда в Кедровом (а он стоял и стоит поныне на правом берегу Оби, на горе) организовали сельхозартель «Маяк», то стали держать скот: лошадей, коров, овец. Раскорчевали гору под поля и за рекой еще были участки: там сеяли зерновые культуры, выращивали овощи и картофель. Все работы велись вручную. Получали хорошие урожаи. Колхозники жили на свое заработанное, от государства ничего не получали. На трудодни было положено: хлеб, зерно, овощи, даже масло и шерсть. В конце года делили деньги от дохода колхоза. Была ветряная мельница, на которой зерно мололи, получали муку. Мои родители тоже работали в сельхозартели. Но снова нашу семью настигло несчастье. В 1937 году из нашего поселка забрали 17 мужчин по линии НКВД, самую рабочую силу. Все они работали на дальнем покосе, заготавливали сено для скота. Пришел катер, мужчин забрали и держали под конвоем. Жителям не разрешалось подходить, никого не подпускали, там был и наш отец. Два дня их держали в Кедровом, вели допросы, а потом повели на катер и увезли. Женщины с детьми бежали за ними, но никого не подпускали и близко. Пришли домой, мама обняла нас, троих детей, и мы горько плакали. Учиться мне не пришлось, мама работала в колхозе, брат учился, а я водилась с маленькой сестренкой. Мне было 12 лет, а брату 10 лет. Брат после школы бегал помогать маме, она работала в животноводстве. Как мы жили?! Зимой мы с мамой заготавливали дрова-долготье в лесу, возили домой. Потом мы с братом пилили и складывали дрова. Летом тоже все делали сами. Мама уезжала за реку на работу и приезжала только поздним вечером. Огород сами копали, картошку выкопаем и сами сложим в подпол. Мы были для мамы помощниками. А когда маму забирали на дальний покос, то она брала с собой брата помогать возить копны. Я оставалась дома с маленькой двухлетней сестренкой. Летом ходила по ягоды. Наберу ягод, отнесу на пароход и продам. Хотелось и сахарку купить. Помню, что стряпала сама пресные шанежки, кормила младшую сестренку.

С 14 лет я стала работать в сельхозартели на разных работах. Во время войны - на рыбодобыче, на лесозаготовках, везде, где требовалась рабочая сила. В те годы ездили все на лодках, на греблях, тогда моторов не было. В сельхозартели была всего одна мотолодка. Ездили на весновку, спали под лодкой, в палатках. Вставали утром, а нас снегом занесет. Осенью тоже рыбачили, пока река не встанет. Рыбу ловили фитилями, мордами, сетями. Была у нас одна лошадь, зимой я рыбачила со старичком и его сыном. Они на лошади, я пешком. Потом научилась на лыжах ходить, бегала на лыжах смотреть ловушки и даже домой в Кедровый за 15 км. Когда на речках проходил загар, то ездили на Обь ставить ряжевки, даже в морозы проверяли. Рыбу нужно было сдать в приемный пункт. Меня отправляли звеньевой с кем-нибудь еще за 20 км на лодке. Как вода с сора сойдет, выезжали рыбачить на реку. И так до поздней осени, пока не станет заберегов. Обуви не было, бродни, которые один снимает, другой надевает. Зимой еще иногда отправляли на вывозку леса в Добрино. Возили пароходские дрова в Кирзаводе и Красноленинске. Вот так мы и жили! В поселке была комсомольская организация, я очень хотела вступить в комсомол, но меня не принимали, считая дочерью «врага народа». Долгие годы мы ничего не знали о судьбе отца и даже боялись об этом говорить. В 1967 году мне посоветовали написать и узнать об отце. Я написала в УКГБ г. Тюмени и мне из Ханты-Мансийска выслали свидетельство о смерти отца. В местной газете я прочитала статью «Сенокос» о том, что в октябре 1937 года в Ханты-Мансийске были расстрелы…И я пошла в КГБ. Написала заявление, где просила подробно рассказать о судьбе моего отца. Через два месяца из Тюмени мне пришел ответ, что мой отец, Воронов Семен Логинович, необоснованно обвинялся. Его обвинили в том, что он систематически вел агитацию против руководителей ВКГБ и Советской власти. 1 октября 1937 года Тройка при УНКВД по Омской области приговорила Воронова С.Л. по статье 58-10, II УК РСФСР к расстрелу. 8 октября 1937 года приговор был приведен в исполнение в городе Остяко-Вогульске. 11 февраля 1967 года Президиум Тюменского областного суда отменил решение Тройки от 1 октября 1937 года и дело по обвинению Воронова С.Л. производством прекратил за отсутствием в его действиях состава преступления. Справка о реабилитации – единственный документ, раскрывающий судьбу моего отца. И так, кто нам заплатит за все наше горе, мучения, унижения?! Мама умерла рано от постоянных переживаний. После войны я работала счетоводом в сельхозартели. В ноябре 1949 года отправили на лесозаготовки в Красноленинск. Там я вышла замуж и уехала из Кедрового. Жила в селе Елизарово, работала в потребкооперации. Сначала счетоводом, потом в бухгалтерии. Потом с семьей переехали в город Ханты-Мансийск. Всего в потребкооперации проработала 23 года. Заслужила значок «Отличник потребкооперации» и звание «Ветеран труда».

В своей рукописи Зинаида Семеновна поделилась воспоминаниями о своём детстве в тот тяжелый период жизни нашей страны. Судьбы детей репрессированных родителей похожи. Тяжелое детство, непосильный труд, голод, страдания, унижения. Их оправдали, реабилитировали, а они никого не спешат ругать, осуждать, обвинять. У этих людей многому можно поучиться. Они внесли свой вклад в развитие поселка Кедровый, ставшего родным. И понимая это, всё яснее чувствуешь беду этого загубленного поколения, но несломленного, не опустившегося до ожесточения...

По материалам архива семьи Вороновых

п. Кедровый, Ханты-Мансийский район

(записала библиотекарь отделения п. Кедровый

МКУ Ханты-Мансийского района «ЦБС»

Микурова Светлана Владимировна)